Он жил под палящим солнцем Бразилии и на перепутье ирландских ветров. Умеет примерять на себе много образов, постоянно преображая их. Признает, что его природа одиночества заставляет часто «задергивать занавес», после чего он чувствует себя более обновленным, готовым к новой роли. Находясь за пределами Молдовы 16 лет, он видит ситуацию со стороны довольно четко. Верит в силу искусства и образования, способных разорвать порочный круг лжи и безразличия.
– Я решил стать актером еще до того, как родился. Но знал, что буду актером с 8 класса, потому что в другом ничего особо не умел. Тогда я поставил спектакль «Amintiri din copilărie» («Воспоминания из детства»). Это была моя первая роль, я был и режиссером, и постановщиком. Сыграл Нику. Включил все фрагменты рассказа и сделал их смешными. Когда я спустился со сцены, учителя сказали мне, чтобы я шел в артисты.
– Какие Ваши роли были самыми сложными, самыми важными?
– Все роли сложны, когда ты их выстраиваешь. Одним из самых запоминающихся был мой первый спектакль «Liola», с которым я объездил все дома культуры. Это был каторжный труд моей актерской деятельности. После поступления в театр «Eugene Ionesco» я познал другой театр – современный. Восемь лет я прожил в Ирландии. Занимался кино, театром, рекламой и сериалами, такими как, например, «Murphy’s Law», показанный по BBC, или «Pure Mule». Самые важные для меня роли были в спектаклях „Cântăreața cheală” («Лысая певица»), „Chirița”(«Кирица»), „Voci în lumina orbitoare” («Голоса в ослепительном свете»), а также была еще совместная работа с американцем Дэвидом Мэметом, которая игралась всего 3-4 раза. «Шаль» так и останется для меня выстраданным спектаклем, который я не сыграл столько, сколько хотелось бы.
– Как Вы готовитесь к роли? Как происходит процесс преображения?
– Метаморфоза – это иллюзия. Актерство – это профессия, играть означает интерпретировать. Готовиться к роли тоже самое, что шить одежду. Идешь на первую примерку, выбираешь ткань. Затем читка, виртуальная беседа с персонажем, которого надо сыграть. Он говорит все, что надо сделать. Бессмертный персонаж говорит тебе, как надо его сыграть. Он очень капризен. Если не сыграть его, как следует, – будет плохо.
– Что обычно предшествует Вашему выходу на сцену?
– Часто у меня перед спектаклями были ужасные сны. Снилось, что я выхожу на сцену и забываю текст. В реальности такого ни разу не было. Очень сложно играть первый, второй, третий спектакль…Это химический процесс, который происходит постоянно между тобой и зрителем. Он может быть разным. Сегодня сыграл хорошо, вчера – нет. Почему? Это мистическая связь между спектаклем и актером. Беспокоит это ожидание, оно необъяснимое и непреодолимое.
– В Молдове Вы принимали участие в создании новых форм театра, таких как лаборатория Foosbook и Spălătorie.
– Да, я думаю, что это путь, но только его часть. Есть такая тенденция, что актер создает спектакль, дает рождение персонажу. Говорится, что театр – зеркало общества. Зачем ждать, пока драматург напишет нам пьесу? Почему бы нам самим не написать текст о миграции, попрошайках, насилии, уличных артистах, любви, или расставании? Я видел в Валенсии спектакль об одном актере и его персонажах. Роли становятся в определенный момент твоими перчатками. Я часто спрашиваю себя: сколько еще стоит играть Гамлета? Банально играть персонажа, которого до тебя сыграло сотни актеров. Сколько еще мы будем рассказывать историю Гамлета? Классический театр стал для меня устаревшим искусством. Ему на смену приходят новые формы, современные.
– Какова разница между классическим театром и современным?
– Раньше короли были героями спектаклей. Герои классического театра современности – президенты, руководители. Для меня же современный театр переносит акцент на человека в зале. Его история имеет значение. Мы потеряли ценность героя, который был когда-то. Какова модель быть/существовать сегодня? Мы не видим этих идеалов. Театр их не показывает, литература не описывает. Даже политика в этом не помогает.
– Как Вы дошли до создания театральной школы в Китае?
– Я поехал в Китай ради фильма, должен был там жить две недели. Пленка называлась «Тигр зимой». О Наполеоне. Я играл французского лидера. Там я встретил китаянку, которая сказала, что хочет инвестировать в искусство, в особенности в театр. В течение двух-трех дней мы создавали проект школы современного театра. Не спали несколько ночей и создали. Вскоре Школа Радуги приняла на обучение 300 студентов. Они изучают актерское мастерство, речь, танец и пение.
– Вы посетили более 45 стран, чему научились у иностранцев?
– У ирландцев научился пить. Китайцы показали, насколько важно слушать дважды и не торопиться. У бразильцев я научился красиво лениться. Меня не интересуют музеи, архитектура и прошлое. Мне интересны люди, наблюдать за тем, о чем они говорят, как смеются. Я – человек солнца.
– Путешествуя за границей, Вы чувствовали себя иностранцем?
– Да, постоянно, но это состояние – палка о двух концах. Появляется больше мужества. Сан-Паулу – город с населением в 28 миллионов. Не говоря уже о Бейджинге, где вокруг тебя каждую секунду находится миллион человек. Так что исчезнуть не так сложно.
– Вы могли бы где-то пустить свои корни?
– Мои корни здесь, но я такого рода растение, которое умеет оставлять семена и регенерироваться и в других местах. Такое место может быть где угодно, где найдешь женщину, дом, семью.
– Как Вам удавалось сохранять отношения с дочкой на расстоянии?
– Я ее часто вижу, мы вместе путешествуем. Расставание родителя и ребенка – это самое страшное, что может быть. Это наша национальная драма.
– Какие пьесы нужны Молдове, чтобы действительно чувстовать силу театра, как зеркала общества?
– Молдова слишком раздерганная. В театрах ставятся сейчас безвкусные вещи, какие-то бульварные комедии 80-х гг. Не знаю, если это еще вызывает смех. Для меня лично смешно идти на спектакль с актерами в макияже и помпезными костюмами. Театр – это элитарная форма искусства, и она не предназначена для масс. Поэтому должна присутствовать форма интимности. В зале не должно быть более ста человек, которые находятся вокруг актера и наблюдают за его страданием, радостью, одним словом, за его историей.
– Как Вы думаете, какие на данный момент самые большие проблемы Молдовы?
– Сейчас нет ничего, даже проблем, только беспомощность. Молдова в агонии. В медицине состояние агонии, или клинической смерти, могут протекать долго. Молдова не справляется ни финансово, ни на организационном уровне. Тотальный разгром. Страна поделена на кланы, заинтересованные в воровстве. Единственное спасение – объединение с Румынией. Двадцать лет мы мучаемся в выборе нужных политиков. Я считаю, что их не существует просто. Мне кажется, что если бандита встречают в аэропорту хлебом солью и выбирают мэром в румынском городе, то я собираю чемоданы на второй день. И не из-за него, а из-за большинства, которое не может мне гарантировать большего. Только нож в спину в один прекрасный день. Наверное, это отсутствие длиной в 16 лет меня по-другому воспитало. Жизнь показала мне другие образцы. Того, что происходит у нас, я хронически не приемлю.
– Считаете, объединение с Румынией возможно?
– Оно необходимо. Думаю, объединение случается в условиях геополитического кризиса. Он приближается. С политической точки зрения объединение невозможно из-за страха молдавского политического класса, а также местной интеллигенции. Я поставил перед собой вопрос национальной идентичности и понял разницу: мы, здешние румыны, воспитаны по русскому образцу, а румынские румыны – по американскому и французскому. Русскоговорящее населние отказывается интегрироваться, потому что здесь все знают русский и по телевизору показывают Россию. В Грузии русские интегрировались благодаря их тамошнему способу существования.
– Похожа ли сегодняшняя Молдова на ту, которую вы оставили когда-то?
– Мы жили долгие годы в состоянии культурного голода. Открытость дала возможность появлению интересных и шокирующих вещей. Появился театр «Ionesco». Почти в каждой сфере искусства произошла маленькая революция.
– И эта революция ничему не помогла?
– Это как бумажный самолетик, который запускаешь, но он падает. Государство не поддержало инициативу. Или, в такой стране, как Молдове, в политическом дневнике на первом месте должна стоять графа «Образование». Наше оружие – культура образования. Я вижу, что есть попытки организовывать мероприятия с национальным потенциалом, создать бренд страны, но это больше попахивает коммерцией. Образование не таким образом происходит. Культурный акт должен быть доступен всем, быть вездесущим.
– Какова роль актеров, деятелей искусства в построении демократии у себя дома?
– Деятели искусства – санитары общества, они занимаются моральным здоровьем населения. Меня огорчает, что у нас почти нет культурных взаимоотношений с Румынией. Я организовал для моих студентов встречу с румынским актером голливудского уровня, Марчелом Юрешом. Молодежь его не знала.
– В условиях, когда все больше молодежи уезжает…
– Знаешь, это может быть нашим реальным спасением. Когда здесь никого не останется, может тогда политики задумаются. Молдова не поумнела, все держится за средства уехавших. Они те, кто реально финансируют страну. А молодежь… должна слушать свое сердце.
Виктория Колесник
