Мой брат пошел в школу в том же году. После того, как он отказался от звездочки, директор школы, который потом стал великим «патриотом», прости его Господи, поклялся матери, что сделает из него атеиста. Когда брат принес первую свою школьную виньетку, папа отрезал с одного угла портрет Ленина, с другого символ СССР и кинул их в огонь.
В январе 1983 года, когда отец умер, к нам во двор принесли красный гроб. Изнутри он был красивый, белый и мне почему-то взбрело в голову залезть туда. И все таки, присутствие в нашем доме, гда красными могли быть только цветы, красного гроба насторожило меня. Перед тем, как положить в гроб отца, мать обернула ящик черной тканью и сказала, что враг советского режима не может уйти на тот свет в красном гробу, а на грудь отцу положила оранжевые гвоздики. В то время одним из самых «скромных слуг» Ленина был Петр Лучинский. Его, видно, радовали наши слезы и радовала смерть таких вот врагов народа, как мой отец. Радовался он и тогда, когда увидел мой страх перед большевистской милицией, завалившейся к нам в дом и глумившейся над нами.
Моя любовь к Юле и встреча с Лениным в туалете.
В том году стал и я учеником школы № 32 в Кишиневе. Все шло гладко, пока учительница не сообщила, что через 2 дня мы станем октябрятами. Я думал, что помру со страху и признался себе, что мой брат сильнее меня. С утра назначенного дня я помолился, кому только можно было, а когда мама готовила мне белую рубашку, я хотел, чтобы случилось землетрясение, или еще что-то, лишь бы не идти в школу. Во-первых, я боялся учительницу, а во вторых, мне было стыдно перед Юлей, моей одноклассницей, с которой я сидел за партой и которая мне нравилась. Что она подумает, когда я откажусь одевать звездочку?
В школе я увидел Юлю, цветущую от радости, и чуть не провалился сквозь землю. А когда учительницу прокричала: «Пэдурару!», я вздрогнул, как дурак. Поднялся и сделал пару шагов по направлению к учительнице, но потом остановился и расплакался, как тюфяк. «Что, плохо?», – спросила учительница. «Нет, папа сказал, чтобы я не становился ни октябренком, ни пионером, ни…», – промямлил я. «Родителей в школу», – сказала учительница. Я ответил: «У меня нет родителей, только мама…».
Однажды, когда я вернулся со школы и стал выкладывать учебники, увидел в портфеле звездочку. Я завернул ее в носовой платок и пошел с ним в туалет. Там я спокойно изучил улыбающееся лицо Володи Ульянова и бросил звездочку в унитаз, но она не хотела смываться. Тогда, чтобы мама не увидела и не заволновалась, я выбросил звезду через забор.
День пионеров с Филей.
Еще папа меня наставлял не учить стишки про Ленина и свою первую двойку я получил за то, что отказался учить «В апреле, в апреле родился Ильич» Григория Виеру.
Где-то в четвертом, или пятом классе я решил начать бороться. Перед 19 мая, Днем пионеров, я собрал все копейки, которые мне давала мама и предложил своим коллегам, которые готовились к празднованию, пойти в кафе. Угостил их мороженым, сладкой водой, всем, чем они хотели. Многие быстро убежали обратно готовиться, кроме Фили…На второй день его позвали в приемную. Я тоже пошел. Там пионервожатая, которая сегодня занимает очень хороший пост и тоже является великой «патриоткой», ударила Филю по лицу так, что тот чуть не свалился. Потом схватила его за шиворот и начала трясти, как ненормальная. Я ей сказал, что это я виноват, но она меня не слышала. Филя вышел с порванной рубашкой и красными глазами.
Секретная операция с Сашей Маноле.
Когда нас собралось больше, мы организовали секретную антикоммунистическую организацию. Мы хотели уничтожить все коммунистические символы в школе. Моей правой рукой был Саша Маноле, парень, быстрый, как стрела и очень гордый. На последнем уроке кто-то из нас выходил, якобы в туалет, на самом деле мы проскальзывали к выбранному заранее классу и пихали спичку в замок. После урока мы прятались за стенкой и наблюдали стандартный сценарий: учительница не могла открыть дверь и уходила проводить урок в другой аудитории. Мы заваливались в кабинет и перво наперво Саша Маноле снимал Ленина, висящего на стене перед классом, и ломал его. Пару кусочков мы забирали с собой, чтобы никто не мог потом склеить изображение. Срывали со стен плакаты с коммунистическими надписями и знаками. Сложнее было с мозаикой на втором этаже, на которой был изображен пионер, ее приходилось разбирать по кусочку, но в итоге мы избавились и от нее.
Наконец в нашей школе остался только один уцелевший Ленин, в кабинете директрисы. Там спички в замках не помогали. Тогда я написал на папиной печатной машинке объявление, в котором пригласил и учеников и учителей бойкотировать учебу в знак протеста против изображения вождя и подписался вымышленным именем: Игорь Рокотинский. Но потом меня кто-то подставил. Меня вызвали к учителю русского языка Александру Федоровичу, чтобы я ему сказал, на кого мы работаем. Александр Федоровичь – это знаменитый сегодня карикатурист Алекс Димитров. Я ему объяснил, что работаю на себя, за свои убеждения. Он мне посоветовал отказаться от них, но я в свою очредь отказался от его совета. Он меня понял и мы стали друзьями.
В школу с топорами
С директрисой было сложнее. Она мне пригрозила, что если я не скажу, кто такой Игорь Рокотинский, она меня сдаст в милицию. Я ей объяснил, что отец учил меня не быть предателем…
Если до этого мы ходили в школу с отвертками, то теперь уже носили в ранцах топоры. Было одно тайное место, где мы держали краску. Мы положили глаз на один памятник Ленина, в детском саду на Бернардацци. В один осенний день, когда умер какой-то известный коммунист, на улице лил дождь. Все собрались в спортзале и поминали коммуниста. Мы решили, что время пришло и пошли в садик. Памятник Ленина был больше, чем мы, поэтому сломать его не удалось, но удалось кое-какие элементы поотбивать и облить краской. Один прохожий сказал, что заявит на нас в полицию, но мы поставили ему водку и он успокоился. Так во время дождя мы испортили четыре памятника Ленину в городе. Рядом со мной к концу остался только Саша Маноле, которому нынешнее правительство, казалось бы, должно вручить всевозможные ордены, но нынешнее правительство тогда само служило власти, а Саша боролся с ней.
Однажды Саша сорвал с шеи пионерский галстук и мы его сожгли. А директриса убрала из кабинета бюст Ленина только тогда, когда Парламент запретил коммунистическую партию. Сегодня директриса тоже великий «патриот».
Мне кажется, что если бы альянсовцы были искренними в своих убеждениях, то избавились бы от коммунистической символики еще в 2009. А если кому-то хочется музей коммунизма, можно взять, конечно, пару памятников и бюстов, которые имеют хоть какую-то архитектурную ценность, но весь тот хлам, который понаделали в совесткое время.
Fiți la curent cu ultimele noutăți. Urmărește TIMPUL pe Google News și Telegram!
