I.
История повторяется постоянно, но иногда она повторяется совсем уже неприлично, как будто у её сценаристов закончились идеи.
В середине 19-го века Россия была отсталой, репрессивной и слабой страной, но всё ещё изображала великую державу. Император Николай I видел себя защитником традиционных ценностей и спасителем Европы от революций, верил, что за эту благородную миссию ему положено особое отношение, и очень обижался, когда его не получал. Это, в свою очередь, всё больше раздражало другие европейские государства. Серьёзного повода для очередной европейской войны в 1850-е не было, но она всё равно назревала.
Поводом стало намерение Николая “денацифицировать“ Турцию.
Николай считал Османскую империю failed state, государством, которое вот-вот развалится, и нужно его лишь чуть-чуть подтолкнуть — а заодно прирастить Россию изрядным куском турецкой территории, включая “мать православных городов“ Константинополь, на который Россия точила зуб ещё с правления Екатерины.
Чтобы приблизить этот момент, Николай объявил себя защитником русскоязычного православного населения Османской империи, которого в ней было примерно 40%, и потребовал от Турции официально признать его право вмешиваться в дела, касающиеся её православных подданных. Турция предсказуемо отказалась. Это и стало поводом для начала Крымской войны.
Николай считал, что Европа если и не поддержит Россию, то по крайней мере не станет вмешиваться в конфликт. До этого он уже вступал в дипломатические конфликты из-за Турции с европейскими странами, и всегда их выигрывал. Незадолго до войны он даже в несколько завуалированной форме предложил Англии разделить Османскую империю, если представится удобная возможность, и был уверен, что англичане согласились (англичане считали иначе). Поэтому, когда Турцию внезапно поддержала вся Европа, от той же Англии и до Австрии, которую Николай считал своим главным союзником, это стало для российского императора шоком.
Но даже этот шок не стал для Николая поводом вести себя менее нагло: когда французский император Наполеон III попытался урезонить его воинственный пыл, Николай в ответ буквально заявил, что Россия может повторить 1812 год.
II.
Война официально началась осенью 1853 года, хотя на деле это произошло раньше, в июле, когда русские войска заняли Молдавию и Валахию. Первые пару месяцев она шла для России успешно, но вскоре турки смогли отбить несколько населённых пунктов. К зиме война превратилась в позиционную. Такое положение продолжалось до осени 1854-го.
На этом параллели пока заканчиваются: нынешняя война Путина со всем Западом продолжается неполных восемь месяцев. Крымская война официально длилась два с половиной, а на деле почти три года. Будет ли дальнейшее развитие нынешней войны похоже на Крымскую, нам только предстоит увидеть.
Осенью 1854-го английские и французские войска высадились в Крыму и осадили Севастополь. Одновременно турки заняли Евпаторию. И хотя война шла в дельте Дуная, в Белом море, на Балтике, на Кавказе и даже на Дальнем Востоке, именно Крым стал основных театром военных действий и главным местом унижения России.
В октябре 1854-го атака под Инкерманом, предпринятая с целью снять осаду с Севастополя, закончилась тяжелейшим поражением русской армии, потерявшей почти 12 тысяч человек. В феврале 1855-го провалилась попытка освободить Евпаторию. В сентябре 1855-го Севастополь пал.
Но Николай I этого уже не увидел. Он умер в феврале 1855 года. Современники считали его смерть самоубийством. В январе 1855-го, когда стало уже ясно, что Россия терпит поражение, больной гриппом император, несмотря на возражения врачей, в 23-градусный мороз без шинели отправился принимать смотр войск — и сразу же после слёг с пневмонией. Через несколько дней он пошёл на поправку — и тут же, ещё далеко не выздоровев, опять без шинели поехал приветствовать войска. Снова последовало обострение, но и от него организм Николая оправился. Он уже почти выздоровел, как вдруг вечером 17 февраля его состояние вдруг резко ухудшилось, началась совсем нетипичная для пневмонии агония, и к утру 18-го императора не стало. По мнению многих людей из его окружения, поняв, что пневмонией ему себя не угробить, Николай принял яд. Делать посмертное вскрытие он запретил.
III.
Его сын и наследник Александр II пытался продолжать войну ещё год, но положение России становилось всё хуже. В ноябре 1855-го войну России объявила Швеция. В декабре ультиматум России предъявила Австрия. Через несколько дней о возможном присоединении к антироссийской коалиции заявила и Пруссия. Следующей за Севастополем могла пасть другая крупнейшая база российского флота, Кронштадт: специально для его штурма Англия построила целый флот паровых канонерок, атака была запланирована на весну 1856-го, когда Финский залив освободится от льда.
В январе 1856-го Россия согласилась на переговоры, результатом которых стал позорный для страны Парижский мир, по которому Россия полностью лишалась Черноморского флота, включая береговые оборонительные сооружения, а также была вынуждена уйти из Бессарабии и дельты Дуная, завоёванных ещё в 18 веке. Косвенным результатом войны стал полный развал экономики — рубль снова стал конвертируемым лишь в 1897 году — и продажа Аляски: временно потеряв в 1855-м Камчатку и Курилы, Россия поняла, что в случае новой войны не сможет защитить Аляску, и предпочла продать её США.
Поражение, лишив Россию статуса сверхдержавы и голоса в “Европейском концерте“, тем не менее приблизило её к Европе, сделав очевидной необходимость срочных реформ российских общественных институтов. За ним последовали освобождение крестьян, земская и судебная реформа. Но оттепель длилась недолго.
Уже через 10 лет европейские державы перессорились друг с другом, и антироссийский союз распался. В 1871 году результаты Парижского мира были отменены. Россия снова получила право держать военный флот на Чёрном море.
Уже через 6 лет, в 1877-м, Россия снова напала на Турцию. На следующий год все реформы были свёрнуты, введены военные суды и цензура, и Россия снова превратилась в такое же полицейское государство, как и при Николае. У этого было много причин, в том числе терроризм народовольцев, но факт тот, что ни унизительное военное поражение, ни реформы не свернули Россию с её исторического пути. Они смогли лишь немного её затормозить. Всего за два десятилетия Россия, которая, как казалось, наконец-то превращается в нормальную европейскую страну, снова вернулась к корням.
Примерно те же два десятилетия прошли от гласности, перестройки и разрядки до аннексии Крыма.
Нет никаких оснований считать, что когда Россия проиграет эту войну — если только война не превратится в ядерную — всё будет как-то иначе. Даже если к власти придёт демократическое правительство, никто сразу не снимет с России санкции. Плана Маршалла тоже не будет потому же, почему его не было в конце 1980-х — начале 1990-х: США не захотят закачивать деньги в страну, которая только что была их главным врагом и которую они, в отличие от Германии в 1945-м, не контролируют. Большинство россиян, уважающих лишь твёрдую руку, будет презирать демократов, и при первой же возможности сменит их на очередных выходцев из армии или спецслужб. Или демократы сами превратятся в диктаторов, как это произошло с Александром II. А может, отдадут власть под личные гарантии, как Ельцин. У российской истории много вариантов, но ни один из них не заканчивается свободой, процветанием и миром.Subscribe
IV.
Многие либералы это уже понимают, и поэтому тайно или открыто надеются либо на западную оккупацию, либо на распад страны на мелкие части.
Но и оккупации не будет.
Россию ещё никому не удавалось оккупировать: ни полякам в 1610-м, ни Наполеону в 1812-м, ни Гитлеру в 1941-м. Не из-за героизма русских, как это изображают российские учебники. Дело не в нём. И поляки, и Наполеон без больших затруднений взяли Москву, но из-за огромных расстояний и плохих дорог не смогли организовать логистику своей армии. Та же проблема была и у Гитлера. С тех пор расстояния сильно не уменьшились и дороги существенно не улучшились. Завоевать Россию можно, но контролировать её очень сложно. За всю историю это получилось только у монголов, которые не стали держать в русских лесах оккупационные войска, а перепоручили контроль над покорёнными русскими самим же русским по принципу “разделяй и властвуй”. Восстания в Твери топили в крови войска из Москвы, а монголы лишь решали, кому из князей дать ярлык, да смотрели, чтобы те не зазнавались.
Во время оккупации Ирака США и их союзники были вынуждены держать там 112-176 тысяч солдат. Россия почти в 4 раза больше Ирака по населению и почти в 40 раз — по площади. Для того, чтобы её контролировать, потребуется в разы больше людей. Как минимум столько же, сколько сейчас служит в Росгвардии — порядка 400 тысяч человек. Но Росгвардия в первую и главную очередь борется с либеральной интеллигенцией, главным оружием которой являются воздушные шарики и мобильные телефоны. Оккупационной армии, вероятно, будут противостоять куда более отмороженные люди, так что и солдат для удержания ситуации может понадобиться больше.
В любом случае, США вряд ли смогут себе позволить на протяжении десятилетий держать вне дома почти полумиллионную армию. А как только они её выведут, в стране либо начнётся гражданская война, либо к власти придёт экстремистская группировка.
Но даже если предположить, что для контроля России потребуется существенно меньший контингент, который Америка сможет содержать в России без особых проблем для себя, этот контингент не обеспечит России свободу и демократию. Он, как показывает нам пример того же Ирака и Афганистана, сможет контролировать лишь самые крупные города и основные коммуникации. За их пределами будет в лучшем случае коррупция и фальсификация выборов, как в Афганистане при Карзае, а в худшем — полноценная гражданская война с десятками или даже сотнями тысяч жертв, как в Ираке во время американской оккупации.
Так что прекрасной Россия под оккупацией не будет, оккупация помогает стать прекрасными только тем странам, которые были прекрасными до войны. Как в Германии или Японии в России не получится, потому что Россия это не Германия и не Япония, о чём я уже пару раз подробно писал.
Возможно, всё это вас не убеждает и вы считаете, что все в России будут довольны натовской оккупацией, начнут сотрудничать с американскими и британскими войсками и построят под их защитой процветающую демократию. Этого действительно нельзя полностью исключать, хотя вероятность такого развития событий ничтожна. Но это в любом случае чисто теоретический спор. Потому что во всех разговорах про оккупацию мы не учитываем главное — она может состояться лишь после полномасштабной войны НАТО с Россией, в которой почти наверняка дойдёт до применения ядерного оружия. То, что останется после этого от России, вряд ли можно будет назвать Прекрасным, с оккупацией или без. Это точно не то развитие событий, которые бы желал видеть человек, желающий провести остаток жизни среди родных осин.
V.
Кроме демократизации и оккупации есть ещё одна возможность — дезинтеграция. За последние месяцы идея распада России на множество мелких демократических государств, которую раньше поддерживали лишь радикалы типа Бабченко, пошла в широкие оппозиционные массы и с каждым днём становится всё более популярной.
Отдельные ретрограды, правда, возражают, что, хотя идея, может, и не так плоха, Россия не может распасться сама по себе, по крайней мере добровольно. Да, от неё могут отколоться национальные окраины типа Кавказа, но большая её часть останется единым государством, потому что 81% её населения составляют русские, а русские — один народ, связанный общим языком и культурой, и он всегда будет стремиться жить вместе.
На первый взгляд выглядит убедительно. Однако в истории есть много примеров связанных одним языком и культурой народов, которые живут по отдельности и вполне этим довольны.
Первыми на ум приходят немцы и французы. Мы ещё можем предположить, что при подходящих условиях австрийцы с радостью вошли бы в состав Германии, а франкоговорящие бельгийцы — в состав Франции, но этого точно нельзя сказать о швейцарцах, которые боролись за независимость от Германии и Франции с оружием в руках, гордо считают себя отдельной нацией и относятся к немцам и французам с плохо скрываемым презрением.
Но есть и более масштабные примеры. В мире существует пять англоязычных стран, связанных общим языком, историей и культурой: Англия, США, Канада, Австралия и Новая Зеландия — и они совершенно не стремятся друг с другом объединяться. Да, Англию, США и Австралию разъединяет океан, но это не относится к США и Канаде.
То же относится и к более чем десятку испаноязычных стран Южной Америки. Разницу между некоторыми из них можно объяснить историческими и этническими причинами, например, тем, что они были разными испанскими провинциями, или тем, что их жители на существенную долю являются потомками разных индейских цивилизаций. Но этого нельзя сказать, например, об Аргентине с Уругваем, Перу с Эквадором и Боливией, и Колумбии с Венесуэлой, которые и исторически, и этнически вполне могли бы быть — и в какой-то момент и были — объединёнными странами, но в результате предпочли жить отдельно.
Но лучший пример — не англосфера и не Латинская Америка, а арабский мир. Созданный Мухаммедом и его последователями с 622 по 750 годы огромный Халифат уже в начале 9-го века начал разваливаться на части, и хотя большинство этих частей и через 1200 лет сохранили единый язык, единую религию и единую общеарабскую идентичность, они так никогда и не собрались снова в единое государство. Единственный раз, когда они подошли к этому почти вплотную, случился не по собственной инициативе арабов, а в результате завоевания большей части бывшего Халифата турками в 16-м веке.
Так что вопрос не в возможности распада — он вполне возможен. А в том, будут ли десятки маленьких россий принципиально отличаться от большой России.
VI.
В предыдущих статьях я оценивал вероятность того, что Россия станет нормальным государством до конца этого века, и эта вероятность составила всего доли процента. Такой неутешительный результат — следствие российской истории на протяжении последних 500 с лишним лет и национального характера, который эта история сформировала.
Но каждое из государств, которые могут возникнуть на территории страны после её распада, разделяет ту же историю. Национальные республики, кроме, возможно, республик Кавказа, — не исключение. В Татарии и Мордовии с 13 века были те же порядки, что в Москве и Рязани. И национальный характер там сложился возможно не точно такой же, но очень похожий. Нет никаких оснований считать, что строительство демократии в каждом из осколков России имеет существенно большие шансы на успех, чем во всей стране в целом. У Кавказа, правда, своя история, но и там шансы вряд ли очень высоки: в мире (см. предыдущие статьи) нет ни одной свободной мусульманской страны.
Для каждого из осколков России по отдельности вероятность построения процветающего свободного общества пренебрежимо мала. Но вероятность того, что хотя бы один из них станет свободным, несколько выше — шансы тоже, мягко говоря, не велики, единицы процентов, но по крайней мере существуют.
В теории.
На практике, если какой-то из осколков и станет свободным, то долго он не проживёт.
VII.
Те, кто мечтает о распаде большой авторитарной России на десятки маленьких демократических россий, избегают думать об одной очень важной вещи: о том, как именно будет происходить этот переход от сегодняшнего Мордора к Прекрасной России будущего. Если хоть на минуту об этом задуматься, очевидно, что переход будет довольно неприятным для демократов.
Когда Россия может распасться? Только когда центральная власть потеряет авторитет и рычаги управления страной, экономика начнёт рушиться, а народное недовольство закипать. В тот момент, когда местные “элиты“ поймут, что Москва уже ничего не может им дать и уже никак не может их наказать, они начнут объявлять о независимости или “широкой автономии“, включающей приоритет местных законов над центральными.
Но кто будет этими элитами? Уж точно не Яшин с Волковым. Власть в регионах будут брать те, у кого она там уже есть. Те, кому уже подчиняются силовые структуры. В центральных регионах страны это местные царьки-единороссы, типа Турчака, на окраинах — сырьевые олигархи. Если кто-то и составит им конкуренцию, это будут никак не демократы, а крупная организованная преступность и владельцы частных армий, ЧВК, то есть Пригожин и те, кто пойдёт по его следам. В середине сентября Христо Грозев написал, что Путин приказал олигархам создать собственные ЧВК по образцу “Вагнера“ для тренировки и отправки военных в Украину. Подтверждений пока не появлялось, но у большинство олигархов в любом случае уже есть небольшие частные армии, которые не могут конкурировать с пригожинской или кадыровской, но вполне могут разгонять демонстрации.
Даже если демократам удастся взять под свой контроль какой-нибудь регион, они не смогут в нём долго продержаться — за распадом России неизбежно последует делёж пирога и гражданская война, в которой контролируемые демократами регионы станут первыми жертвами, как стало ей во время предыдущей Гражданской первое после большевистского переворота демократическое правительство в России, самарский КОМУЧ, сформированный в Самаре 8 июня и продержавшийся у власти лишь 3,5 месяца. В конце сентября КОМУЧ вынужденно уступил власть куда менее демократической Директории, а ещё через 2 месяца, в ноябре, и директория была упразднена новым диктатором Колчаком. Примерно такая же картина будет и в следующий раз — все действия российских демократов на протяжении последних 10 лет показывают, что они абсолютно не способны на решительные действия.
Единственная надежда остаться демократическими есть у областей, находящихся на западных и восточных границах России. Если им очень повезёт, там будут стоять войска НАТО. Как обсуждалось выше, НАТО не станет заниматься полноценной оккупацией России — это слишком неподъёмная задача, но может взять под контроль отдельные приграничные области, которые легко контролировать, например, Ленинградскую и Приморье. То же, если российский режим посыпется, может сделать и Украина с Белгородской и Ростовской областями, создав таким образом буфер между собой и новыми российскими минидиктатурами.
Кстати, и сам КОМУЧ обязан своим недолгим существованием интервентам. Демократическое правительство появилось в Самаре лишь потому, что большевики были выбиты оттуда и из других регионов Урала и Поволжья Чехословацким корпусом — так называемыми “белочехами“.
VIII.
Даже в лучшем из мало-мальски реалистичных сценариев будущего России свободными и демократическими в ней будут лишь несколько приграничных областей, да и то под внешним управлением. Так что задаваться вопросом “как нам обустроить Россию“ российской либеральной оппозиции бесполезно — обустраивать страну будет кто угодно, но не она.
Более интересный вопрос — как в случае распада России вести себя западным странам и НАТО, учитывая то, что оккупация выглядит для них совсем непривлекательным вариантом. Очевидно, самым разумным будет обменять международное признание новых удельных княжеств Пригожина и Дерипаски на их полное ядерное разоружение. Если же Россия после ухода Путина сохранится одним куском, ни на какое ядерное разоружение она, очевидно, не согласится — а заставить её разоружиться принудительно можно будет лишь после ядерной войны. В этом случае Западу останется лишь размещать своё ядерное оружие в Европе, развивать противоракетную оборону и продолжать душить Россию санкциями, чтобы ей было сложнее поддерживать в рабочем состоянии свой арсенал.
Обустроить Россию нельзя, потому что для её обустройства нужно менять складывавшийся веками образ мышления её населения. Россию можно только обезвредить, да и то относительно. Наименьшую угрозу окружающим она будет представлять, развалившись на части и без ядерного оружия. Но самим россиянам даже этот вариант вряд ли поможет стать свободнее и богаче.
